Разместил на сайте материалы про замечательного литературоведа, филолога, доктора филологических наук, профессора Инну Львовну Альми. В издательстве "Скифия" вышли две книги этого выдающегося ученого.
Инна Львовна Альми родилась 16 января 1933 года в городе
Ростов-на-Дону. По окончании факультета русского языка Ростовского
пединститута преподавала в сельской школе. С 1957 по 1960 год обучалась
в аспирантуре при кафедре русской литературы Ленинградского
педагогического университета имени А.И. Герцена, а с 1966 года является
преподавателем филологического факультета.
Инна Львовна является ученицей выдающегося ленинградского литературоведа и поэта, профессора Д.Е. Максимова, под руководством которого защитила кандидатскую диссертацию «Лирика Е.А. Баратынского». Ученая степень доктора наук присуждена в 2001 году за совокупность работ по теме «Внутренний строй литературного произведения: на материале русской классики».
Обозначив
таким образом тему настоящей работы, я отдаю себе отчет в
необъятности материала, с ней связанного. Необъятности, так сказать,
двоякого рода: качественной, если иметь в виду принципиальную
неисчерпаемость поэтического текста, и количественной, обусловленной
объемом посвященной Тютчеву научной литературы. И тем
не менее тема не отпускает: она несет в себе ту значительность,
которая побуждает мириться и с трудностями ее реализации, и с заранее
ожидаемой недостаточностью итога.
Восприятие
прославленного литературного произведения подвержено влиянию
психологических аберраций. Механизм их довольно прост: выпадают детали,
не согласующиеся с уже сложившимся «обликом» вещи. Так возникают
«факты-невидимки» — описания, штрихи, временные пометы, которые упорно
не фиксируются, не видятся в тексте, живущем у всех на глазах. Но
остается особого рода след — инерция искажений в интерпретациях
достаточно высокого уровня.
Вот, например, как излагается в статье В. Г. Белинского одно из
известнейших мест романа «Евгений Онегин»: «Посещение Татьяною
опустелого дома Онегина (в седьмой главе) и чувства, пробужденные в ней
этим оставленным жилищем <...> принадлежит к лучшим местам поэмы и
драгоценнейшим сокровищам русской поэзии. Татьяна не раз повторила это
посещение». Далее следует выписка из романа и вывод из нее: «Итак, в
Татьяне, наконец, совершился акт сознания; ум ее проснулся».
Запомним: событийная основа внутреннего переворота, по Белинскому, — посещение, которое Татьяна «не раз повторила». Д. И. Писарев, отвергнув трактовку Белинского, сохранил и утвердил факты, на которые она опирается. Татьяна, по его словам, «посещает неоднократно кабинет уехавшего идеала и читает с большим вниманием его книги». Так определилось представление о едва ли не научном подходе героини к онегинской библиотеке. В одной из современных работ сказано: «Татьяна, пытаясь лучше понять Онегина, изучает его пометы на полях любимых книг».
Об авторе:
Инна Львовна является ученицей выдающегося ленинградского литературоведа и поэта, профессора Д.Е. Максимова, под руководством которого защитила кандидатскую диссертацию «Лирика Е.А. Баратынского». Ученая степень доктора наук присуждена в 2001 году за совокупность работ по теме «Внутренний строй литературного произведения: на материале русской классики».
Книги И.Л. Альми, вышедшие в нашем издательстве:
Альми И.
|
|
 |
Сборник
статей доктора филологических наук, профессора И.Л. Альми. Автор
детально анализирует произведения русской классической литературы в
свете понятия «внутренний строй художественного произведения»,
теоретически обоснованного в докторской диссертации и доступно
изложенного во вступительной статье. Деление на разделы соответствует
жанрам произведений. Легкий стиль изложения и глубина проникновения в
смысловую ткань произведений позволяют рекомендовать эту книгу широкому
кругу читателей.
|
Альми И.
|
|
 |
В книге объединен материал, посвященный проблемам
развития pyccкой поэззии и прозы — в их исторической взаимосвязи.
именем, образующим поэтический центр, является имя Пушкина, а
прозаический — имя Достоевского. К пушкинскому центру относятся работы о
поэтах близкого Пушкину круга — Баратынском, Батюшкове, а также и о
Тютчеве, Некрасове, Ахматовой, Пастернаке.
Если говорить о книге, то именем, образующим поэтический
центр, является имя Пушкина, а прозаический — имя Достоевского. К
пушкинскому центру относятся работы о поэтах близкого Пушкину круга —
Баратынском, Батюшкове, а также и о Тютчеве, Некрасове, Ахматовой,
Пастернаке. Впрочем, Пушкин интересует И.Л. Альми во всех ипостасях:
отдельный раздел — «Автор, герой, традиция» — представлен статьями
«Статус героя в пушкинском повествовании», «Об автобиографическом
подтексте двух эпизодов в произведениях А.С. Пушкина», «Пушкинская
традиция в комедии Гоголя "Ревизор"».
|
Материалы И.Л. Альми на нашем сайте:
Д. Максимов — исследователь поэзии и человек поэзии
Мне выпала редкая жизненная удача —
нелегкая честь быть аспиранткой Дмитрия Евгеньевича Максимова. В годы
моей жизни в Ленинграде (с 57-го по 61) мы общались достаточно тесно.
После моего отъезда — переписывались. Всякий раз, когда мне удавалось
хоть ненадолго оказаться в Питере, я бывала у него в гостях.
Разумеется, я читала статьи и книги
Максимова сразу же после их публикации (а иногда — и в ее процессе),
навсегда запомнила многое из того, о чем он говорил. Думала, пытаясь
определить для себя (особенно после его ухода) внутреннюю сущность его
редкостного литературоведческого дара. Эти раздумья и определили цель и
центральное направление настоящей работы. Многое в ней основано на
непосредственных воспоминаньях, хотя я и стремилась им в угоду не
слишком уходить от аспекта, обозначенного в заглавии.
О типах художественного осмысления действительности в поэзии Ф.И. Тютчева: символ, аллегория, миф
Обозначив
таким образом тему настоящей работы, я отдаю себе отчет в
необъятности материала, с ней связанного. Необъятности, так сказать,
двоякого рода: качественной, если иметь в виду принципиальную
неисчерпаемость поэтического текста, и количественной, обусловленной
объемом посвященной Тютчеву научной литературы. И тем
не менее тема не отпускает: она несет в себе ту значительность,
которая побуждает мириться и с трудностями ее реализации, и с заранее
ожидаемой недостаточностью итога.
Суть значительности в том, что характер
указанных трудностей, и постоянно возрастающая актуальность проблемы
внутренне совмещены. Вопроса о средствах воплощения художественной
мысли в поэзии Тютчева неизбежно касается каждый из пишущих о поэте.
Но видятся эти средства как бы в профиль — в аспекте той проблемы,
которую ставит перед собой исследователь. Отсюда — неуклонно растущая
терминологическая невнятица. Может быть, и не более безудержная, чем в
литературоведении в целом, но в соприкосновении с Тютчевым по–особому
опасная. Главный камень преткновения в данном случае — изощренный
тютчевский метафоризм. Изощренный, поскольку в своей разнокачественности
он требует от читателя и исследователя сопряжения противоположных
качеств восприятия.
Татьяна в кабинете Онегина
Восприятие
прославленного литературного произведения подвержено влиянию
психологических аберраций. Механизм их довольно прост: выпадают детали,
не согласующиеся с уже сложившимся «обликом» вещи. Так возникают
«факты-невидимки» — описания, штрихи, временные пометы, которые упорно
не фиксируются, не видятся в тексте, живущем у всех на глазах. Но
остается особого рода след — инерция искажений в интерпретациях
достаточно высокого уровня.Запомним: событийная основа внутреннего переворота, по Белинскому, — посещение, которое Татьяна «не раз повторила». Д. И. Писарев, отвергнув трактовку Белинского, сохранил и утвердил факты, на которые она опирается. Татьяна, по его словам, «посещает неоднократно кабинет уехавшего идеала и читает с большим вниманием его книги». Так определилось представление о едва ли не научном подходе героини к онегинской библиотеке. В одной из современных работ сказано: «Татьяна, пытаясь лучше понять Онегина, изучает его пометы на полях любимых книг».
